25 августа 1968 года на Красную площадь вышли семь человек — с протестом против введения войск в Чехословакию.
Павел Литвинов, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга, Виктор Файнберг, Лариса Богораз и Константин Бабицкий. Наталья Горбаневская пришла с коляской, где был её грудной сын. Они вышли на Красную площадь и успели развернуть плакаты. После чего «возмущённые граждане» с военной выправкой, поддержанные возмущёнными гражданами без военной выправки, плакаты вырвали, а демонстрантов избили и скрутили.
Когда-то Курчатов распорядился пускать Сахарова в свой институт без пропуска; распоряжение продолжало действовать. Сахаров прошёл в кабинет директора Александрова, выбрал нужный аппарат и позвонил по ВЧ председателю КГБ. Он сказал, что очень обеспокоен судьбой арестованных демонстрантов. Андропов ответил, что он крайне занят в связи с Чехословакией. Но он думает, что приговор не будет суровым.
Вход через шкаф
Когда в 1967 году Андропова переводили из секретарей ЦК в председатели Комитета госбезопасности, его подчинённые Георгий Арбатов (впоследствии создатель и первый директор Института США и Канады АН СССР) и Александр Бовин написали ему напутственное стихотворение. Андропов откликнулся — тоже стихами:
Известно: многим Ка Гэ Бе,
Как говорят, «не по губе».
И я работать в этот дом
Пошёл, наверное б, с трудом,
Когда бы не случился впрок
Венгерский горестный урок.
Когда я начал понимать,
Что Правду должно защищать
Не только словом и пером,
Но если надо — топором.
Чтоб прощелыга или тать
Не смел поганить и топтать
То, что, уверен я вполне,
Вам так же дорого, как мне.
И Бовин, и Арбатов к тому времени (невзирая ни на что) ещё сохраняли оттепельные иллюзии и надежды, верили, что им, как и Андропову, дорого, пусть и с некоторыми оговорками, одно и то же. Конечно, они ошибались. Скажем, Андропов искренне не любил диссидентов.
Тогдашний товарищ Бовина, знаменитый скульптор Эрнст Неизвестный написал потом и о них, о «консультантах» (кстати, эту привилегированную должность впервые ввёл у себя в отделе именно Андропов): «Когда наступила оттепель, многие из моих тогдашних друзей, считавших себя коммунистами либерального толка, пошли служить, чтобы изменять структуру общества изнутри, пошли в Сперанские, благо их пригласили. Я говорил им, что это нереальная идея: если ты являешься маленькой, заменимой частью большой кибернетической машины, то как ты её можешь изменить? Но они пошли, и, естественно, машина изменила их, что и следовало ожидать от машины. Я знаю рафинированных интеллигентов, которых перемололо, круг интересов которых начал сужаться, которые разучились разговаривать и начали мычать»...
К чести Александра Евгеньевича Бовина, «мычать» он так и не начал.
Вспоминает Бовин свой первый приход в гости к «новому» Андропову: «Зашёл в приёмную. Вожу глазами, но не вижу дверь в кабинет. Шкафы есть, двери нет. Оказалось, вход как раз через шкаф. Входишь в шкаф, попадаешь к шефу КГБ. Конспирация, перерастающая в глупость. Убрали потом шкаф...»
Загадочное прошлое
Начало жизни самого Юрия Владимировича состоит из одних загадок. Кто был отцом? Немец? Или (страшно вымолвить) еврей? «Патриоты» до сих пор спорят, что-то «выяснить» пытаются... Где родился? Каково «социальное происхождение» — вопрос в тридцатые годы далеко не праздный. Как делал карьеру, через что (и кого) приходилось при этом переступать?
Можно ли говорить о предательствах? Или просто принять оценку, которую даёт Рой Медведев: «Занимать в тоталитарной системе высокий пост и не предавать время от времени своих друзей, соратников или просто ни в чём не повинных людей было невозможно. Здесь каждый сам делал свой выбор, и каждый сам искал оправдания своим прегрешениям»?
В годы войны Андропов возглавлял комсомол Карелии, по официальной версии — формировал подпольные группы для борьбы с оккупантами. Но позднее сам вообще открестился от своей роли: «Никакого участия в организации подпольной работы я не принимал! Ничего о работе подпольщиков не знаю. И ни за кого из работавших в подполье ручаться не могу»...
Увернулся от катастрофы во время «ленинградского дела». Что спасло? Его покровителем долгое время считался (но был ли?) секретарь ЦК ВКП(б) Отто Куусинен, сам не пользовавшийся серьёзным влиянием.
Выпала счастливая карта — перевели в Москву, в аппарат Центрального комитета партии. Но очень скоро «задвинули» в МИД. Потом — посол в Венгрии. Из документов хорошо видно, что до самого последнего момента он «держал руку» за кровавого Матьяша Ракоши. И «важная точка» в биографии Андропова — работа в Будапеште в горячие дни 1956 года — была важной разве что для него самого. Никаких данных о том, что он играл серьёзную роль в принятии решений о том, как будет подавляться «антисоветское восстание», нет. Да и какую роль может играть посол в присутствии членов Президиума ЦК КПСС Микояна и Суслова, председателя КГБ Серова?
Тем не менее свой первый орден Ленина Андропов получил за Венгрию. Но основной наградой Андропову стала его дальнейшая карьера. Главное — он вернулся в ЦК КПСС, на партийную работу. Пережил мирволящего ему Хрущёва. Из заведующих отделом быстро вырос до секретаря.
Одна мера — арест
Историк Никита Петров написал замечательную книгу «Время Андропова» (2023). Он подробно проследил всю биографию своего героя, со всеми её неувязками и намеренными сокрытиями. Кое-что из прочитанного я перескажу и процитирую.
Вообще-то Андропов сталинистом не слыл, но после отставки Хрущёва быстро усвоил направление нового курса в идеологии и переместился в брежневское большинство... На заседаниях Секретариата ЦК Андропов выступал со всё более и более «охранительных» позиций. Например, 10 марта 1967 года: «Известно, что среди интеллигенции есть нездоровые элементы. Надо усилить воспитательную работу среди них, попытаться расслоить их на группы с тем, чтобы работать с этими отдельными группами, сплачивая их вокруг себя». Это был уже практически чекистский рецепт по «разложению враждебных организаций». До начала работы в КГБ Андропову оставалось два месяца, и он об этом ещё не знал. Но идейно и теоретически был вполне готов.
«Юрий Андропов — человек хитрый, коварный и многоопытный. Нигде толком не учился. Организатор моральных репрессий, постоянного давления на интеллигенцию через ссылки и высылки, тюрьмы и психушки…» Академик Александр Яковлев
Предложения Андропова находили полную поддержку и понимание. На заседании Политбюро 17 июля 1967 года было принято решение об организации пресловутого 5-го управления КГБ по борьбе с «идеологической диверсией» и соответствующих пятых подразделений на местах. Более того, была существенно расширена сеть местных представительств КГБ. В 200 районах и городах, где их раньше не было, создавались аппараты КГБ, которые теперь именовались городскими или районными отделами. В решении Политбюро от 17 июля 1967 года также говорилось об увеличении общего штата КГБ на 2 250 единиц.
Из его записки в Политбюро: «Речь идёт о том, что противник сейчас подбивает антиобщественные элементы и политически неустойчивых лиц к осуществлению демагогических, развязно-крикливых, политически провокационных акций, стремясь вписать их, условно говоря, в рамки закона. Об этом говорит, например, попытка создания группы политических отщепенцев, которая вознамерилась самочинно выдвигать своих кандидатов на выборах в Верховный Совет СССР. Недалеко от них в смысле политической бравады и желания получить скандальную известность уходят и составители разного рода литературных альманахов, лица, которые пытались создать так называемые “независимые профсоюзы”»...
Мемуаристы вспоминают о нём с пиететом и даже восторженно. Подчинённым нравился стиль работы Андропова. Опальный генерал КГБ Олег Калугин пишет: «Мне нередко приходилось присутствовать на заседаниях коллегий, обсуждавших различные вопросы, и всякий раз я с удовольствием наблюдал за тем, как работает председательствующий <…> Вёл заседание энергично, жёстко, строго следя за регламентом, безжалостно прерывая докладчиков, если они отклонялись от темы или лили воду. Различные точки зрения выслушивал терпеливо и тут же высказывал своё мнение». Свои мысли и выводы Андропов высказывал в конце заседания, «они отличались чёткостью изложения, критическим анализом событий и фактов... практическими выводами и рекомендациями, нередко оформлявшимися впоследствии в виде приказов КГБ».
Замечательно! Хорошо бы только уточнить, к каким выводам приходили в результате этих блестяще проведённых заседаний, какие и кому рекомендации давали. Что получилось — мы знаем. Скажем, в 1979-м получился Афганистан, причём одним из главных инициаторов вторжения был именно Андропов; вместе с Громыко и Устиновым.
За пятнадцать лет, которые Андропов провёл на посту председателя КГБ, Комитет чем только ни занимался: готовил процессы по делам диссидентов, собирал досье на великих музыкантов, поэтов и писателей, не выпускал евреев в Израиль, арестовывал людей, пытающихся сбежать из СССР, интриговал против Солженицына — словом, занимался чем угодно, лишь бы это не относилось по-настоящему к области государственной безопасности. Все те структурные проблемы безопасности страны, из-за которых она развалилась в конце 1980-х, — несменяемость и архаическое устройство власти, информационная закрытость и технологическая отсталость, экономическая неэффективность и коррупция, — все эти проблемы игнорировались. Вместо этого КГБ предавался гораздо более увлекательной деятельности типа инфильтрации студенческих кружков и травли немолодого академика Сахарова и его жены, то есть вещами, которые, как показали последующие события, никакого отношения к государственной безопасности не имели.
Работали, не щадя себя. А результаты?
1982-й. Его прощальная речь на Коллегии:
«Тут Георгий Карпович (Цинёв, первый заместитель председателя КГБ. — П. Г.) упоминал в адресе и в выступлении роль Леонида Ильича и Центрального Комитета партии в деле становления органов. Я вам прямо скажу, что у меня такое впечатление, что был какой-то момент в нашей деятельности, в начале 67-го года, когда обстановка складывалась таким образом: все эти длинноволосые, всякие поэты-диссиденты и т. д. под влиянием всяких нелепых мыслей Хрущёва активизировались, вышли на площади, а у нас в арсенале, понимаете, одна мера — арест. И больше ничего нет. А теперь вы знаете (не обо мне речь, а просто повод, видимо, и в связи со мной), говорят, что КГБ всё-таки диссидентов напрочь и врагов разгромил. Я думаю, что переоценивать себя тоже не надо, работа ещё осталась и по линии диссидентов, и по линии любых врагов. Как бы они там ни назывались, они врагами остаются»...
Ну и что?
Через десять месяцев Андропов возглавил страну сам. Буквально накануне, 22 октября, в Баку состоялся пленум ЦК Компартии Азербайджана. В докладе Алиев подвёл итоги визита Брежнева в республику и 177 раз упомянул его фамилию, а в резолюции пленума было 62 ссылки на его «исторические указания и предначертания»...
Теперь стилистика власти изменилась.
В народе с энтузиазмом подхватили новость о том, как решительно Андропов борется с «брежневским кланом», изгоняя его представителей с высоких постов. В 1983 году ряд министров и первых секретарей обкомов потеряли свои посты. По стране было заменено 20 процентов первых секретарей обкомов и крайкомов и 22 процента членов Совета министров СССР. Казалось, это было только начало. Всем уже грезился грядущий конец «днепропетровской мафии». «Всколыхнулось партийное болото»!
Ну и что?
«Вопреки обычной доверчивости советских людей к приходу новых руководителей, не возникло ни одного доброго слуха. Все ждут только зажима, роста цен, обнищания, репрессий. Никто не верит, что поезд, идущий под откос, можно вернуть на рельсы. Угрюмо-робкая деятельность нового главы. Не того масштаба человек. Он исповедует древнее благочестие: опираться надо лишь на силу подавления. Это дело гиблое». Из дневника писателя Юрия Нагибина
На пленуме ЦК по идеологии Андропов выступил с речью. Именно в ней прозвучала фраза, позднее подхваченная адептами Андропова: «Мы ещё до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живём и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические. Поэтому порой вынуждены действовать, так сказать, эмпирически, весьма нерациональным способом проб и ошибок».
До сих пор эту андроповскую фразу (написанную кем-то из привлечённых умников) толкуют как важное откровение, как пример глубокомысленного анализа несовершенства советской системы. Или даже как новаторский подход и признак имевшегося у Андропова плана реформ и модернизации страны. Но за этой фразой ничего серьёзного нет и не было. Никакого желания кардинально менять всю советскую экономическую схему Андропов не высказал. Или не рискнул, продолжая, как выразился, и дальше «изучать советское общество» и «раскрывать присущие социализму закономерности».
Да и что они когда-то у нас решали — самые решительные слова?
Ложь и репутация
1 сентября 1983 года над Сахалином был сбит южнокорейский пассажирский лайнер. Возмущение в мире было столь велико, что в Кремле вынуждены были обсуждать ограничение зарубежных полётов советских гражданских самолётов. Заседание Политбюро провёл Черненко. Теперь уже министр обороны Устинов рассуждал о том, «как лучше сообщить о наших выстрелах». В последующие дни в советских сообщениях продолжали твердить, что южнокорейский «Боинг» продолжил полёт и вышел из зоны видимости советских радаров. Ложь только усугубила ситуацию и ещё раз выставила Советский Союз в совершенно дурном свете. Лишь 7 сентября в официальном сообщении было признание: самолёт сбит...
Вместе с «Боингом» в океан рухнула и была навсегда похоронена репутация Андропова.
Социалистическим идеалам Андропов был верен и заставлял верить в систему советских ценностей своих подчинённых. Что изменилось и изменилось ли что-то с приходом Андропова на вершину власти? Об этом рассуждает бывший шеф 1-го главка (разведки) Леонид Шебаршин: «Обстояло ли дело по-другому при Андропове? Обаяние его личности в моём кругу оперативных работников разведки среднего и рядового эшелона было велико. Он был дальновиден, практичен и остроумен, говорил просто и по делу. Не пришло бы в голову в разговоре с ним прибегнуть к лозунгам, к привычной риторике. Случись такое, думаю, разговор был бы последним. Но и Андропов лгал и вольно или невольно заставлял нас верить в ложь и лгать самим».
…Из мемуаров Бовина, относившегося к памяти Юрия Владимировича (одного из своих главных, как считал, учителей), я бы сказал, почти благоговейно: «После смерти Андропова я подрядился писать о нём книгу. Заключил договор. Начал работать. По моей просьбе друзья из КГБ позволили хоть мельком (для начала) заглянуть в некоторые бумаги, имеющие подпись Андропова. Всё можно было объяснить. Но не всё можно оправдать. И я не стал писать книгу»...
Портрет на серебре
В быту Юрий Андропов отличался скромностью.
Квартира Андропова из четырёх комнат на Кутузовском проспекте была большой и просторной, но её внешний вид — опрятный и организованный — оставляет впечатление казёнщины, отсутствия уюта, она выглядит как нежилое помещение. Он жил на всём готовом — от еды до одежды, и не хотел ничего лишнего.
Дачу в Барвихе занимал по тем временам довольно скромную — деревянную, в несколько комнат: спальня, столовая, кухня, один туалет, ванная и две комнаты для семей сына и дочери.
Но посетивший в начале 1990-х квартиру внучки Андропова журналист-международник (а скорее всего, и не только журналист) Борис Чехонин был поражён: «Вот квартира Тани возле Белорусского вокзала, чудесный пёс породы бобтейл и не менее симпатичный молодой человек — кандидат в мужья. И что важнее всего — море портретов легендарного деда. Они повсюду: на бесчисленных вазах, на больших и малых полотнах художников. Говорят, что в КГБ создан специальный закрытый музей, где собраны все подарки бывшему шефу. В доме Тани понимаешь: не все!»
Внучка предложила картины и вазы к продаже. Продать удалось одну вещицу, зато какую! Портрет Андропова размером с почтовую открытку: «Он был выгравирован на серебряной пластине в обрамлении платины, золота и слоновой кости. Ещё более ценной для коллекционеров являлась надпись: “Дорогому Юрию Владимировичу Андропову в день шестидесятилетия от благодарного азербайджанского народа. Г. Алиев”».
Этот ювелирный портрет купил за несколько тысяч долларов некий русский бизнесмен. В книге Чехонина «Журналистика и разведка» его имя не называется.