Обмен ударами между Ираном и Израилем давно вышел за рамки привычного для них «имиджевого» противостояния. Стороны целенаправленно уничтожают военную и ядерную инфраструктуру, охотятся за руководством армии и спецслужб. На стороне Израиля грозят выступить Соединенные Штаты.
Чем Иран навлек на себя гнев западной цивилизации и есть ли у иранских властей шанс «отыграть» ситуацию назад?
Чтобы понять природу нынешнего конфликта, нужно вернуться на несколько десятилетий назад — в 1979 год. С победой Исламской революции в Иране и демонтажом правящей шахской династии Пехлеви страна резко изменила свой курс, и вчерашние стратегические партнеры превратились в противников.
Революция стала точкой разрыва: монархический строй был свергнут религиозными авторитетами, провозглашена Исламская Республика. Тогда же был официально свернут курс на вестернизацию, провозглашенный династией Пехлеви. Ориентиром стало построение праведного мусульманского государства, способного стать лидером шиитских общин всего мира. По стране прокатилась «культурная революция», по своим масштабам ничуть не уступающая китайской.
Вчерашние партнеры монархического Ирана (как с Запада, так и с Востока) стали врагами и угрозой — даже если не демонстрировали намерений оспорить переворот. Молодая республика перешла на положение «осажденной крепости». При этом США заняли в политическом антирейтинге Ирана высшую позицию, получив пропагандистское клеймо «Большого Сатаны». Прежнее участие Вашингтона в развитии иранской армии, промышленности и вклад в научно-технический прогресс были быстро забыты. Спустя несколько лет в список вечных врагов попал и Израиль — на тот момент уже стратегический партнер США и основной его союзник вне НАТО.
Отношения Ирана и США ухудшил и кризис 1979‒1981 годов, спровоцированный захватом посольства США в Тегеране. Революционная толпа взяла в плен и удерживала более 60 американских дипломатов и членов их семей, а попытка освободить их силами американского спецназа провалилась.
Администрации США пришлось идти на попятную, чтобы освободить своих граждан. Тем более что на Ближнем Востоке разгоралась ирано-иракская война (в которой США пытались осторожно поддерживать набирающий силу Багдад), и положение заложников становилось все более плачевным. В результате кулуарных договоренностей США не только обязались впредь не вмешиваться в дела Ирана, но и заплатили стране большие отступные, сняв часть санкций и разморозив важные банковские счета.
Тегеран получил не только деньги, но и статус победителя США. До этого нанести столь же звонкую пощечину Белому дому удавалось разве что Кубе. Но за спиной Фиделя Кастро тогда стоял СССР, а Иран был предоставлен самому себе, что лишь усиливало его триумф. По итогам кризиса Штаты получили «политическую травму», которая стоила тогдашнему лидеру США Джимми Картеру президентского кресла.
Наследие «бурных 80-х» по-прежнему определяет динамику взаимоотношений в треугольнике США — Иран — Израиль. Каждая из стран склонна подозревать визави в предательстве и «тайных умыслах», постоянно искать подвох в его словах и действиях. И если США и Израиль со временем сумели найти «точки согласия», пересмотреть позицию по Ирану ни Вашингтон, ни Тель-Авив так и не смогли.
Американские элиты по-прежнему обижены на первого лидера Исламской Республики — верховного аятоллу Рухоллу Хомейни — которого де-факто сами «взрастили» в качестве инструмента давления на шахский режим. Хомейни стал идеологом восстания против монархии и в час революции использовал связи с администрацией Картера, чтобы та обеспечила нейтралитет армии и позволила перевороту пройти почти бескровно. В Вашингтоне до последнего верили, что повторяется сценарий 1953 года, когда по той же схеме в Иране было свергнуто непокорное правительство Мохаммеда Мосаддыка и на престол был возведен управляемый шах Пехлеви. Однако с победой Хомейни страна ушла из-под контроля Вашингтона.
Израильтяне же считают, что палестинское сопротивление «окормлено» Ираном и без его поддержки давно было бы разгромлено. Причем не важно, кто именно противостоит Тель-Авиву — ФАТХ, ХАМАС или иная фракция. Конечный бенефициар напряженности, по мнению израильтян, всегда один, и это Тегеран.
А уж когда Тегеран начал активное знакомство с мирным атомом (ближе к началу 1990-х годов), чтобы решить проблему дефицита электричества в стране и диверсифицировать энергетическую корзину, прежние страхи и вовсе перешли в абсолют.
К уже знакомым «болевым точкам» добавилось опасение, что под предлогом развития гражданской атомной отрасли Исламская Республика разрабатывает атомное оружие.
Условно ядерный
Сама по себе история спекуляций вокруг иранской ядерной программы насчитывает более трех десятилетий. И в США, и в Израиле постоянно разыгрывали карту «иранской ядерной угрозы», чтобы оправдать ужесточение отношений с Исламской Республикой и введение новых санкций против нее.
Короткий просвет случился в середине 2010-х годов — когда администрация Барака Обамы при участии России, Китая и европейских посредников сумела заключить с Ираном «ядерную сделку». Иран получил право развивать мирную атомную экономику в обмен на обязательство никогда не притрагиваться к военному аспекту программы. И Тегеран неукоснительно соблюдал данное правило. Однако сделка просуществовала всего несколько лет, и в 2018 году была аннулирована администрацией Дональда Трампа в одностороннем порядке.
Официально трамписты обвиняли Иран в «грубых нарушениях» обязательств, но на деле решение было продиктовано стремлением интегрировать в сделку новые «стеклянные потолки», нацеленные на ограничение развития ракетной программы Исламской Республики. Не последнюю роль в сломе сделки сыграл Израиль, убежденный, что Тегеран не выполняет своих обязательств.
Со сломом сделки противоречия между Ираном и тандемом Израиль — США достигли точки максимума. Не проходило и месяца, чтобы Тегеран не обвиняли в тайной разработке оружия и формировании арсенала. Справедливо говоря, масла в огонь подливали и иранцы, демонстративно закрывавшие свои атомные объекты от посторонних глаз после каждого брошенного обвинения и поднимавшие порог обогащения урана до отметок, близких к оружейным.
Однако если американцы в итоге немного успокоились и сошлись на том, что до обретения ядерного оружия Ирану еще далеко (не меньше трех лет), Тель-Авив был убежден в обратном. По данным Израиля, Тегеран к 2025 году сумел наработать «от 10 до 15» полноценных боезарядов, которые намеревался использовать против еврейского государства. В начале июня Тель-Авив выразил готовность «жестко пресечь» угрозу.
Впрочем, на это заявление тогда мало кто обратил внимание, тем более что израильтяне грозили Тегерану уже много лет и ни разу не воплощали обещанное. К тому же в этот период США наконец-то удалось подобрать ключи к иранским элитам и убедить их начать непрямые переговоры о восстановлении «ядерной сделки».
Очередной раунд был назначен на 15 июня, и все говорило о том, что он состоится — даже с учетом бряцанья оружием со стороны Тель-Авива. Но израильтяне внезапно пошли наперекор Вашингтону и 13 июня начали операцию «по уничтожению» иранской атомной программы.
США оставалось только наблюдать со стороны.
Конец Израилю?
Один из столпов, на которые опирается израильская аргументация нынешнего витка эскалации с Ираном, — наличие экзистенциальной угрозы со стороны Исламской Республики. Якобы Иран давно строил планы стереть Израиль с лица земли и даже решился ради этого на разработку ядерного оружия. А операция «Народ как лев» сорвала эти планы буквально в последний момент.
Иранцы действительно не питают больших симпатий к Израилю. И официальное наименование страны в местной прессе встречается крайне редко. Куда чаще для обозначения еврейского государства используются словосочетание «сионистское образование» и прочие нелицеприятные термины.
Иранские богословы со временем превратили противостояние сионизму в один из столпов национальной идеи — наравне с экспортом Исламской революции в другие страны Ближнего Востока. Клерикалы единодушны в оценках: для гармоничного развития Ближнего Востока Израиль должен рано или поздно исчезнуть с карты мира. Данная идея остается доминирующей по сей день.
Антиизраильские мотивы крайне активно используются иранскими медиа: на регулярной основе горят флаги со звездой Давида, происходят «казни» ростовых кукол с лицами израильских политиков; сотнями штампуются высмеивающие «преступный курс» Тель-Авива карикатуры и памфлеты.
Даже сокращение собственных обязательств по прозрачности исследований в области атомной энергии Тегеран какое-то время обосновывал «подрывной деятельностью» израильтян.
При этом антипатии иранского руководства касаются только политического сионизма, в основе концепции которого лежат идеи экспансии и расширения влияния израильтян на их исторической родине, в зоне от Нила до Евфрата. К иудеям как таковым иранцы ненависти не питают — еврейская община существует в Иране на равных с другими национальными и религиозными меньшинствами и поддерживает право Тегерана на самооборону.
Кроме того, иранские элиты вполне устраивало сосуществование с Израилем в состоянии холодной войны. Такое противостояние давало возможность продолжать, опираясь на идею разгрома Израиля, развитие и укрепление сети прокси-сил в разных частях Ближнего Востока, списывать на внешнего врага собственные политические просчеты.
Даже с началом конфликта в Газе в 2023 году, когда давние противники впервые «столкнулись лбами», Иран поднимал градус эскалации крайне осторожно. Атаки на израильтян — включая акции возмездия за гибель ключевых командиров проиранской «Оси сопротивления» — до недавнего времени носили скорее символический характер и не предполагали ударов по уязвимым районам еврейского государства. С первыми налетами израильской авиации джентльменские ограничения оказались сняты.
В то же время Иран продолжает отвечать на удары Израиля преимущественно зеркально. Так, Институт Вейцмана и ядерный центр в Димоне — ключевые элементы израильского ядерного периметра — попали в прицел Тегерана только после ударов ЦАХАЛ по иранским заводам по обогащению урана. По аналогичному сценарию впоследствии были атакованы Генштаб, штаб-квартиры спецслужб и казармы элитных армейских частей.
Отступать от стратегии «око за око» Иран пока, судя по всему, не планирует — хотя и сыплет обещаниями разгромить неприятеля. Которые, впрочем, не находят воплощения.
Воюя практически «в белых перчатках», Тегеран демонстративно подчеркивает, что в этом конфликте «жертва» — он, а не Израиль. Такое на первый взгляд странное позиционирование помогает отбивать пропагандистские нападки оппонентов. А заодно и развенчивать конструкт, что Иран стремится во что бы то ни стало уничтожить Израиль и атакует неизбирательно.
«Удобный» Иран
С активизацией боевых действий и началом системного «выбивания» ключевых иранских объектов, а также ликвидацией ключевых командиров многие наблюдатели заговорили о возможном скором демонтаже иранского режима — как финальном аккорде нынешнего витка эскалации.
С точки зрения реализации сценария за формальными исполнителями (Израилем и его союзниками) оставалась свобода действий. «Свалить» Иран можно было как силами международной коалиции — по аналогии с кампанией против Саддама Хусейна — так и «изнутри»; с помощью «вооруженной оппозиции». Как было, например, в Сирии в 2024 году. В обоих случаях основной расчет сделан на то, что измотанный постоянными бомбардировками и изрядно потерявший в сторонниках иранский истеблишмент не сможет противостоять новому вызову и выбросит белый флаг.
Исчезновение Ирана (в его нынешнем виде) с карты Ближнего Востока, с точки зрения Израиля, могло бы решить многие стратегические задачи. В первую очередь разобщило бы антиизраильские силы от Ирака до Йемена и приблизило окончательный разгром палестинского движения ХАМАС в Газе. Риск вооруженного нападения со стороны Ирана стал бы минимальным — особенно если установить дальнейшему развитию «стеклянный потолок».
С другой стороны, значительная часть израильских политиков не хочет дожимать Иран до победного и полностью ломать сложившийся в регионе статус-кво. Нет гарантий, что пришедший на смену режим не повторит путь предшественников и не превратится во врага Тель-Авива. Тем более что и руководство Исламской Республики в первые годы существования новой страны не стремилось слишком обострять конфликт с израильтянами; балансировало между публичной критикой и кулуарным сотрудничеством. А в отсутствие общих границ контролировать курс «нового Тегерана» Израиль на постоянной основе не сможет.
Нет у израильских элит и понимания, как в таком случае взаимодействовать с «Осью сопротивления». Тем более что высвободившиеся из-под контроля Тегерана прокси-группировки с падением «сюзерена» с высокой долей вероятности начнут действовать автономно, и сдерживать их «пакетно», за счет кулуарных договоренностей с иранцами, уже не получится.
Опасения вызывает и то, что с падением Ирана Тель-Авиву придется искать нового «вечного врага», на которого можно будет списывать перегибы в региональной политике и неоднозначные внутриполитические решения. Без этого условия культ «осажденной крепости», на который много лет делают ставку израильские консервативные элиты, потеряет всякий смысл.
Больше других под необходимые критерии попадает Турция. Тем более что у Анкары в «рукаве» собрана собственная колода прокси-группировок из ливийских, сирийских и йеменских вооруженных формирований. Кроме того, Турция уже шла на конфликт с Израилем во время раздела зон влияния в Сирии в начале 2025 года — что едва не закончилось боестолкновениями между контингентами двух стран. А с учетом постоянной критики действий Израиля, звучащей из уст турецкого руководства, обвинить Анкару в угрозе безопасности еврейского государства не составит большого труда.
Однако в таком случае есть риск нарваться на непонимание США. Анкара является проверенным союзником Вашингтона, одним из «старожилов» НАТО. А в довершение ко всему еще и одним из «хранителей» американских ядерных арсеналов на Ближнем Востоке.
Едва ли США допустят вражду между своими региональными партнерами. А значит, и превратить Турцию в нового «вечного врага» уже не выйдет.
Западная неопределенность
Если израильское общество — даже с учетом некоторых разногласий о пределах операции — одобряет подрыв военно-политической мощи Ирана, то на Западе градация оценок гораздо шире и сложнее.
С позицией никак не могут определиться США. В Вашингтоне, с одной стороны, ждут от Тегерана «полной капитуляции», а с другой — продолжают подталкивать к переговорам о прекращении огня. Параллельно звучат угрозы включиться в военный конфликт, если иранцы продолжат упрямиться.
При этом старожилы Белого дома скорее боятся крушения Ирана, нежели пытаются ускорить его. Тем более что у США за плечами печальный опыт нескольких крупных кампаний на Ближнем Востоке — в Ливии и Ираке. В обоих случаях слом «агрессивного режима» принес региону еще больше проблем и наложил на военный бюджет США многомиллиардные обременения.
Самым непредсказуемым элементом этого уравнения является нынешний лидер США Дональд Трамп. Республиканец пытается конвертировать конфликт в политические очки и постоянно меняет публичную позицию — в некоторых случаях по несколько раз на дню. То, что изначально выглядело для стороннего наблюдателя как тонкая психологическая игра, направленная на деморализацию иранских элит, с течением времени все больше напоминает судорожные попытки «нащупать нерв» и избежать масштабного конфликта, не испортив при этом отношения с израильтянами.
Европа и вовсе, кажется, всеми силами стремится сохранить устойчивость нынешнего иранского режима. Опасения Брюсселя понятны: желающих получить еще одни потенциальные «ворота в Европу» для нелегальных мигрантов и повторить кризис 2015 года в Европе не находится.
Кроме того, полномасштабный конфликт с участием Ирана почти со стопроцентной вероятностью означает блокаду Ормузского пролива — а значит, и резкий рост цен на нефть. Для экономик стран ЕС, которые сильно зависят от стабильности глобальных энергетических цепочек, такой скачок рискует оказаться фатальным.
А потому ЕС пытается — через главу МИД Ирана Аббаса Арагчи — осторожно урезонить Тегеран и убедить его первым не повышать градус эскалации. А еще лучше — оказать содействие урегулированию конфликта.
Иранский истеблишмент отвечает на запрос европейцев согласием. Но подчеркивает, что согласен на мир только при условии, что израильские удары прекратятся. В нынешней оперативной обстановке такое встречное условие видится невыполнимым, но дипломаты ЕС пытаются убедить Тель-Авив взять паузу. Пока, впрочем, без результатов.
Единственная европейская страна, которая выступает с откровенно эскалационной риторикой в отношении Ирана, — это Великобритания, которая после выхода из ЕС в 2016 году формулирует внешнюю политику без оглядки на Брюссель. Кабинет Кира Стармера выразил готовность присоединиться к «любой военной операции» против Ирана, чтобы «способствовать региональной стабильности». Однако по-джентльменски готов дождаться вступления в конфликт США.
Подобная «гибкость» обусловлена сложной внутриполитической обстановкой в самой Великобритании. Лейбористское правительство пока не смогло выполнить ни одно из предвыборных обещаний — отчего британское общество уже начало скучать по консервативным премьерам вроде Бориса Джонсона и подбирать Стармеру замену из числа перспективных тори. В таких условиях «малая победоносная война» вполне может помочь выправить проседающие рейтинги лейбористов и предотвратить очередную министерскую чехарду.
Впрочем, в окружении Стармера находятся и те, кто пытается отговорить премьера от новой ближневосточной авантюры. Так, глава МИД Королевства Дэвид Лемми, в начале срока своих полномочий объездивший половину Ближнего Востока, считает гипотетические удары по иранской территории самоубийственной авантюрой. Вмешательство третьих сил в конфликт Ирана и Израиля (за рамками снабжения одной из сторон разведданными и боеприпасами) изменит конфигурацию противостояния и поставит под удар не только заморские базы Лондона, но и его региональных партнеров.
К тому же, как резонно замечают на Западе, авиация не выигрывает войны. А сухопутная операция может дорого обойтись западным странам — как финансово, так и в части людских ресурсов.
И в Вашингтоне, и в Лондоне медлят с решением. По всей видимости, надеясь, что Израиль, если и не сделает за них всю «грязную работу», по крайней мере удовлетворится достигнутыми результатами дуэли «на дистанции».
Универсальная пугалка
Говоря о нынешнем кризисе на Ближнем Востоке, важно также принимать во внимание образ и репутацию Ирана в регионе.
Едва ли не с самого основания Исламской Республики не прекращаются попытки представить Тегеран как угрозу региональной стабильности, изгоя и главного возмутителя спокойствия. Особенно сильны алармистские настроения стали осенью 2023 года, когда палестинский ХАМАС, пользуясь кулуарной поддержкой Ирана, атаковал Израиль. Тогда многие прочили Тегерану (как главному бенефициару конфликта) «жесткую изоляцию» и дипломатическую блокаду.
Впрочем, даже после двух лет кризиса соотношение симпатий и антипатий изменилось не слишком радикально.
Помимо Израиля, на карте Ближнего Востока можно найти лишь несколько стран, которые действительно видят в Тегеране постоянный источник угрозы. Это в первую очередь Сирия, пополнившая ряды противников Ирана после падения династии Асадов в декабре 2024 года. «Новый Дамаск» возлагает на Тегеран ответственность за затягивание гражданской войны, подпитку прежнего режима и разграбление национальных богатств. Лояльные Ирану вооруженные формирования с начала 2025 года объявлены вне закона, а иранские советники выдворены из страны. Страх перед Тегераном в данном случае продиктован общей неустойчивостью позиций переходного кабинета Ахмеда Аш-Шараа — новые сирийские власти опасаются, что иранцы могут воспользоваться возможностью и взять реванш, проведя «реставрацию Асадов» в Сирии, или же привести к власти другую, более лояльную фракцию.
Алармистские настроения по отношению к Ирану транслирует также Кувейт — и не подпускает, в отличие от других аравийских монархий, Тегеран близко к себе. Торговый оборот между странами один из самых низких в торговом балансе Республики. Конечно, отношения Ирана и Кувейта постепенно движутся в сторону потепления и разрядки, но темп этого процесса оставляет желать лучшего. Справедливости ради надо сказать, что столь же консервативную позицию кувейтские элиты занимают и по отношению к Израилю — что делает Эль-Кувейт, пожалуй, единственным действительно равноудаленным игроком в этом конфликте.
Между противостоянием и партнерством постоянно балансирует Турция, чьи геополитические амбиции не позволяют мириться с укреплением регионального влияния Ирана. Однако и подрывать позиции Тегерана — который к тому же весьма эффективно отвлекает на себя внимание других соперников Анкары — турецкие элиты не хотят.
Что касается остальных ближневосточных держав, они не чувствуют большой угрозы со стороны Тегерана. По крайней мере такой, чтобы она подталкивала государства региона «дружить против» Ирана. Даже Саудовская Аравия — до недавнего времени непримиримый противник Исламской Республики — смягчила взгляды и согласилась (при активном посредническом участии КНР) на разрядку в 2023 году. Следом потянулись и другие арабские державы.
Общий страх перед Тегераном настолько изжил себя, что даже США, строившие все ближневосточные альянсы на идее совместного противления иранской экспансии, в последние годы предпочли делать ставку на другие, более эфемерные угрозы.
Впрочем, это совсем не значит, что Иран принимают с распростертыми объятиями. Активная деятельность иранской прокси-сети, постоянные попытки Тегерана формировать шпионские сети из национальных и религиозных меньшинств в сопредельных странах, вмешательство во внутреннюю политику соседей — все это порядком утомило ближневосточных игроков и очертило пределы разрядки.
В результате нынешний конфликт с Тель-Авивом Тегеран встретил в крайне странном положении — не окруженный врагами со всех сторон, но и без значительной поддержки со стороны мусульманских государств. Фактически в одиночестве.
Система противовесов
Самый популярный тезис, который используют как израильские, так и американские политики для оправдания дальнейшего расширения границ операции, — уличение иранского руководства в фанатичности и непредсказуемости. Иранские власти именуют «режимом аятолл», намекая на сильное влияние религиозного фактора на принятие политических решений.
Однако на практике ситуация далека от той картины, которую пытаются создать Вашингтон и Тель-Авив. Несмотря на то что последнее слово в Иране всегда остается за Верховным лидером (рахбаром), в управленческой системе страны сложился устойчивый баланс между светским и религиозным лагерями. Влияние церковников уравновешено военными, а последних сдерживают гражданские чины.
Как ни парадоксально, но в иранской политической жизни находится место даже «умеренным западникам» и реформаторам — часть из них даже вошла в правительство по итогам досрочных выборов 2024 года или была приглашена (как, например, экс-глава МИД Мохаммад Джавад Зариф) на специально созданные под них должности в аппарате президента.
Что касается радикальных элементов, которыми так часто пугают западного обывателя, они, как правило, разобщены и не имеют доступа к политическому управлению, а любые попытки проповедовать деструктивные идеи в обход официальной линии жестко пресекаются Тегераном.
Примером тому служит инцидент мая 2025 года, когда известный шиитский проповедник и телеведущий Голамреза Касимиян был арестован саудовскими властями во время совершения хаджа за антиправительственную пропаганду и критику саудо-иранской разрядки. Несмотря на близость Касимияна ко двору, иранские власти не стали публично заступаться за него и, более того, официально принесли Эр-Рияду извинения «за доставленные неудобства».
В целом окружение рахбара Хаменеи зачищено от нежелательных элементов, а все приближенные к нему лица находятся под постоянным контролем спецслужб. Это сводит к минимуму риск проникновения в высшие инстанции радикалов, нацеленных на воплощение пропагандистских штампов о «тотальной войне» с Израилем в реальность.
Взгляд в будущее
Иранская политика сохраняет преемственность по ключевым направлениям, одно из которых — недопустимость разработки и приобретения ядерного оружия. Даже в условиях острого конфликта официальный Тегеран демонстрирует публичную приверженность этому принципу и сегодня, отклоняя любые спорные инициативы — будь то снятие запрета на ядерный арсенал или инициатива по выходу из Договора о нераспространении ядерного оружия.
Отчасти именно этим фактором обусловлено то, что союзники Израиля не слишком спешат включаться в операцию и ждут, когда иранцы «перейдут черту». Дадут убедительный повод выступить против них, не связанный с ядерной отраслью.
В целом нынешний виток напряженности между Ираном и Израилем является для Тегерана наиболее серьезным испытанием едва ли не с момента основания Республики. И от того, какую стратегию обороны выберет страна дальше, во многом зависит ее будущее.
Пока Тегерану удается держать баланс и биться с Израилем один на один — даже с учетом того, что основная вина за эскалацию по-прежнему возлагается не на Тель-Авив.
0
150.00
